Вспомнить все! Тема марта 2009: "Мы ехали и вот приехали или здравствуй,... Сергей Коломнин

Полет в Луанду

Каждый раз, направляясь за рубеж, в командировку или на отдых, откинувшись на спинку комфортабельного воздушного лайнера, я вспоминаю мой первый полет в Луанду.

…Стоял холодный февраль 1977 года. Транспортно-десантный Ан-12 медленно, но верно набирал высоту, оставляя за собой заснеженный аэродром подмосковной Щербинки. Впереди несколько суток полета и неведомая, знакомая лишь по книгам, да телевизионным репортажам африканская страна. А позади - полтора курса Военного Краснознаменного Института Минобороны (ВКИМО, но для своих просто «ВИИяк»), бессонные ночи зубрежки («Учите глаголы, парни» – вещал нам преподаватель военного перевода майор Борис Кононов). Он, да и другой наш преподаватель, Анатолий Киселев, сделали, пожалуй, все возможное, чтобы из нас, вчерашних десятиклассников получилось что-то подобное военным переводчикам.

Вот были преодолены все сложности с оформлением за рубеж, выправлены документы: не так уж часто в то время «за бугор» командировали «желторотых недоучек» после всего лишь трех семестров обучения. Почему? Да потому, что Ангола требовала: переводчиков, переводчиков и переводчиков.

Португалистов не хватало. Военных «толмачей» стали ускоренно готовить, призывать из запаса, брали даже испанистов, благо испанский и португальский языки достаточно близки и, владея одним, при желании можно быстро выучить другой. Посылали многих, без учета опыта и возраста, что, конечно, не всегда шло на пользу делу.
Вот и нас, пятнадцать курсантов, поступивших в Военный институт в сентябре 1975 года и получивших при распределении португальский язык, «резко» ускорили. Рутинный график занятий был сломан. Теоретические дисциплины – языкознание, тактику – сократили (чай, практикой заниматься будут). Автодело – совсем побоку (вернутся, научим). Язык, язык и еще раз язык. На ночь – 50-60 новых слов, утром едва вспоминаешь 10-15. В неприкосновенности остались лишь история КПСС и уставы (это свято!), да «физо» («физо – оно и в Африке «физо!»). Каникулярный отпуск - отменили (в Африке отдохнут!)

Ночью, обалдев от умственного напряжения, мозг уже рисовал радужные картины: мягкое кресло белоснежного лайнера «Аэрофлота», уносящего к роскошным пляжам Луанды, ласковые волны Атлантического океана, а главное – свобода. Никаких нарядов, построений, увольнительных в город…

Действительность оказалась совсем другой. Самолет, хотя и имел все признаки принадлежности к «Аэрофлоту», но оказался не красавцем Ил-62, а брюхатым транспортником Ан-12. Вместо роскошного международного зала аэропорта Шереметьево-2 – заснеженное поле аэродрома военно-транспортной авиации под Москвой. А взамен мягкого кресла забитая до отказа гермосекция (транспортный отсек Ан-12 не предназначен для перевозки людей на большой высоте, он негерметичен - герметична лишь кабина экипажа, да сообщающаяся с ней небольшая секция). И никакой таможни, паспортного контроля!

Чрево транспортника до отказа загружено армейскими ящиками характерного защитного цвета, тщательно обвязанными со всех сторон страховочными сетками. Поинтересовался у бортпереводчика, что за хрупкий груз везем (советские военные экипажи английским языком, необходимым для ведения радиообмена над территорией других государств, не владели и, поэтому, на всех машинах имелся штатный «толмач»). Парень оказался виияковцем, курсантом четверного курса. Он с превосходством (старшекурсник все-таки) усмехнулся: «Ты, что, не врубаешься? Это же презенты африкосам». Ну, какие презенты, мы возим в Анголу известно. Скорее всего, оружие или боеприпасы. Стало как-то зябко и не уютно.

Перед стартом командир экипажа подполковник ВВС Михайлов, облаченный в синюю аэрофлотовскую форму, кратко обрисовал маршрут: Москва-Будапешт-Алжир-Конакри-Луанда, причем в каждом пункте дозаправка и ночевка. И добавил для особо непонятливых, что его «ласточка» не межконтинентальный лайнер и удобства в нем не предусмотрены. «Так, что кто желает облегчиться – быстренько под крыло», - добавил он.

Воспоминания от полета остались самые паскудные: гермокабина, рассчитанная на 3-4 человека, вмещала вдвое больше, роль туалета выполняло ведерко, стоявшее тут же. У единственного иллюминатора, чтобы поглазеть от скуки на небо, стояла очередь. Но сие оказалось не самым страшным. Во время захода на посадку в аэропорту Алжира бортпереводчик-виияковец (как оказалось, это был его первый вылет в данной роли) не смог точно разобрать указаний диспетчера и сообщил командиру не тот эшелон. К счастью, тот не был занят другим «бортом» и все обошлось благополучно.

На земле Михайлов устроил разнос своему новому члену экипажа: «Ты, мать твою, нацепил китель командира тяжелого транспортного корабля (а что делать курсанту – кладовщик на аэродроме выдал первый попавшийся), а двух слов по-английски связать не можешь! Пойми, это на земле переспросить можно, а в воздухе иногда каждая секунда, каждое слово – жизнь или смерть».

Много позже, налетав «на бортпереводе» не один десяток часов, я осознал, насколько трудно было парню первый раз реально общаться на английском языке с диспетчером. Здесь своя терминология, свои правила радиообмена, а главное плохая связь и помехи могут настолько исказить эфир, что кроме пресловутого “roger” (вас понял) разобрать что-либо другое трудно. На бортпереводе поначалу пасуют даже люди в совершенстве знающие язык, но не имеющие навыков общения по радиосвязи.

Эпизод этот натолкнул меня на крайне тревожную мысль, которая, нельзя сказать, чтобы не посещала ранее – как-то гнал ее из головы: если четверокурсник, практически выпускник, не в состоянии разобрать, что ему говорят, как же мы со своими тремя семестрами сможем общаться и переводить!

Вопрос этот так и остался открытым, ибо приземлившись в аэропорту Алжира, наш «Ан», по указанию диспетчера, вдруг загнали в самый дальний угол летного поля. Признак был весьма тревожный. Внимательно следя за публикациями в прессе, относящихся к будущей стране пребывания (а это входило в программу институтской учебной дисциплины - страноведения), мы неоднократно читали в газетах разоблачения «провокационных слухов, муссируемыех западной прессой об использовании самолетов «Аэрофлота» для переброски оружия и боеприпасов». Вот уж никогда бы не подумали, что это коснется нас…

Опытный Михайлов, стараясь перекричать шум работающих двигателей, зло простонал через открытую дверь кабины экипажа: «Ну, доигрались! Сейчас досмотр учинят, а дальше разделим участь оружейных контрабандистов».

«Не посмеют. Мы же транзитом, а транзитников не досматривают», - прокричал ему в ответ еще более опытный штурман.

Худшие опасения стали подтверждаться: у нас действительно опасный груз.

Досматривать и вправду никто не стал, хотя наш «Ан» и простоял под охраной полицейских более часа, прежде чем нас допустили на летное поле. При прохождении паспортного контроля и таможни произошла еще одна неприятная сцена. Я видел, как напряглись лица встречающих нас работников военного атташата: видимо, они не были уверены в абсолютной лояльности «алжирских друзей». (Правящая партия Алжира входила в «славную когорту национально-освободительных движений Африки» и причислялась руководством СССР к разряду своих сторонников). Но и здесь все обошлось благополучно.

Дальнейший перелет проходил без видимых инцидентов. Гвинейский город Конакри запомнился удушливой жарой, пыльными, грязными улицами и отсутствием каких-либо формальностей в аэропорту. Если, конечно, можно назвать аэропортом небольшую коробку из бетона с напрочь разбитыми стеклами. Да еще, пожалуй, отсутствием посадочных огней на полосе. «Это наши постарались, - кивнул всезнающий командир экипажа. - В прошлом году стратегический разведчик слегка не долетел до полосы. Вот вспахал поле и зацепил кабель».

Позже, проработав почти полтора года в группе по обеспечению полетов этих самых «стратегических разведчиков» Ту-95РЦ, я узнал, что сей печальный инцидент был использован конакрийцами как предлог для запрета посадок нашей дальней разведывательной авиации. Впрочем, повод был чисто формальным, ущерб от аварии СССР возместил полностью. Главная причина – крупный американский кредит «на развитие». Вопрос ставился Госдепом США предельно просто: деньги в обмен на запрет полетов. Уж очень «достали» наши самолеты американцев, вскрывая их авианосные морские группировки в Атлантике. Кредит «на развитие» был разворован и проеден, а Ту-95РЦ перебазировались на аэродром к тому времени уже дружественной Луанды. Советско-ангольское сотрудничество «развивалось и крепло».

Аэродром в Луанде, по африканским меркам той поры, был первоклассным. Две огромные полосы, одна из которых даже рассматривалась американцами в качестве резервной для посадок космических «Шаттлов», большое здание аэропорта и внушительная военно-воздушная база. Португалия страна небогатая, поэтому ВПП у базы и международного аэропорта были общими.

В гражданском секторе рядком выстроились несколько «Боингов», а в военной части – с десяток покрашенных камуфлированной краской Миг-17 и Миг-21. За торцом одной из полос возвышалась груда из разбитых фюзеляжей летательных аппаратов, поврежденных, или уничтоженных в ходе прошлогоднего вооруженного противостояния правительственных войск с боевиками УНИТА и ФНЛА.

Наш «Ан», мягко коснувшись «шаттловской» полосы (Браво, Михайлов! Довез-таки!), покатился вслед за зеленым джипом сопровождения в военный сектор аэродрома. Едва были заглушены двигатели, и бортмеханик спустил трап-лесенку, пассажиры и экипаж высыпались «под крылышко» – 8 часов беспосадочного перелета без удобств давали себя знать (за четверо суток путешествия этот ритуал стал как бы традиционным).

Снова появились мысли о неизбежности первого «речевого контакта», которые назойливой мухой пытались помешать насладиться впечатлениями от пребывания на «ангольщине». Ни с того ни с сего пришла на ум классическая фраза, в панике произнесенная одним из героев жюльверновского романа «Пятнадцатилетний капитан»: «Это не Боливия, это – АНГОЛА!!!»