Сергей В.
Не могу не откликнуться на такую тему, как пьянство и борьба с ним. Скажу честно, вдруг появилось свободное время, которого в обычные дни почти не бывает, поскольку как переводчик-фрилансер я постоянно нахожусь в командировках или занят текущими переводами.
С удивлением для себя я обнаружил, что количество реминисценций и комментариев на эту тему ничтожно. Видимо, участники форума не застали мощных событий начала восьмидесятых, отчасти конца семидесятых, или просто не желают по каким-либо причинам к ним возвращаться. А здесь есть что вспомнить, поверьте. Я бы сказал, что это огромный пласт в истории советского военного присутствия в НРА.
Для меня Ангола и пьянство (борьбу с ним я, слава богу, почти не застал) практически неразделимы. Как в формулировке, часто встречающейся в юридических документах: «Данное приложение является неотъемлемой частью настоящего соглашения». Собственно, именно в Анголе я впервые в жизни начал похмеляться, пить водку стаканами и по сути дела превратился в алкоголика. (Согласитесь, при таких обстоятельствах я никак не могу раскрыть своего полного имени!) Если бы я решил написать про всё, что видел собственными глазами и чему лично стал свидетелем, хватило бы, пожалуй, на роман или повесть с продолжением.
Но начать, видимо, стоит с неправдоподобной доступности в те годы спиртного и всех, так сказать, сопутствующих товаров. Главным образом, в Луанде. Полки тамошнего кооператива были заставлены разнокалиберными бутылками с этикетками, как родных, так и иностранных производителей. Постараюсь, насколько позволяет память, привести цены. Водка от 1,20 до 1,80 долларов за бутылку, в зависимости от ёмкости. Присутствовали довольно в то время экзотические на родине Октября портвейны «Улыбка» и «Южная ночь». На праздники завозили «Рябину на коньяке», шампанское и потрясающий армянский коньяк «Ахтамар». Разнообразие сортов джина и виски по средней цене 6-8 долларов потрясало воображение. С закусками всё тоже было в порядке: тут и прекрасные нежинские салаты, маслята, мясо в белом соусе, языки в желе, завтрак туриста (не рыбный, а настоящий, мясной!) и даже солёная капуста и вобла в запаянных банках. Разброс сортов американских сигарет (около 4-5 долларов за блок) был необыкновенным. Продавали финское и голландское пиво в банках, а также множество безалкогольных напитков. Всё это будоражило и как-то одновременно расслабляло наших людей, впервые прибывавших за границу из страны победившего социализма даже, несмотря на то, что столичный гарнизон был представлен в основном старшими офицерами с Арбатского военного округа. Все как бы сразу понимали, что тут есть чем заняться на досуге, тем более что альтернативных вариантов, кроме просмотра кино в клубе (а видеомагнитофоны появились в воинских коллективах значительно позже), инструкциями не предусматривалось.
На втором этаже главного корпуса, где позже, если мне не изменяет память, открылась комната советско-ангольской дружбы, работал замечательный бар, довольно уютный и весьма демократичный. Стакан пива «Кука» стоил десять кванз – по-нашему, меньше гривенника. При генерале Петровском, после инаугурации интернационального клуба, бар перенесли ближе к волейбольной площадке, ну а при Курочкине всё, естественно, закрыли. Спиртное с прилавков тоже изъяли. Не стало, одним словом, праздника! Но это всё случилось, повторяю, потом. А тогда функционировал ещё один бар, так сказать, нелегальный, для избранных, в комнате переводчика Серёжи Попова, который, по слухам, «отмазал» от службы в ФАПЛА хозяина и бармена этого славного заведения по имени Боржеш (Борян), за что тот ежедневно привозил Серёге с фабрики отдельную бочку пива. Официальный бар открывался два раза в день, в 12 и вечером, а альтернативной, насколько мне известно, функционировал круглосуточно. И всё же, Василий Васильевич Шахнович был настолько мудрым и тонким человеком, что умел всю эту лавину пьянства сдерживать, понимая при этом, что люди находятся в далёком отрыве от родины и доведены тотальными запретами едва ли не до паранойи.
Его сменщик Петровский, такими талантами, увы, не обладал. Мне кажется, что тогда-то всё и началось. И здесь я, пожалуй, остановлюсь, а вы, amigos, мне посоветуйте, писать дальше или не стоит, а то ведь я снова вызову волну негодования и упрёков в предвзятости, лжи и клевете на советский строй…
Поскольку я вдохновлён, то продолжу рассказ, но в контексте сказанного хотел бы добавить пару слов о генерале Петровском. Он, как известно, покинул НРА досрочно, задолго до окончания командировки, и слухов, порой самых невероятных, ходило по этому поводу немало. В армии, вы знаете, вообще любят легенды. К сожалению, я не вправе их пересказывать, прежде всего, из этических соображений. Скажу лишь о собственных впечатлениях, полученных в ходе личной встречи. Только не тех, что были у меня ТОГДА, а нынешних. То есть это я сегодня отчётливо понимаю, что он, Петровский, был руководителем, как бы это лучше сформулировать, будущей формации. Помню, например, как он при мне изощрённо унижал моего же начальника полковника СА, бывшего заместителя командира дивизии (которого я, мягко говоря, недолюбливал). Причём делал это приблизительно так, как поступают сегодня со своими подчинёнными топ-менеджеры российских корпораций. И, конечно же, у него присутствовала, так сказать, «деловая хватка», алчность и ещё ряд тех качеств, какие, безусловно, позволили бы ему занять сегодня достойное место в правящей номенклатуре. Увидь я его, к слову, по телевизору сидящим в первом ряду на съезде, скажем, Единой России, ни капли бы не удивился. Впрочем, он был не один такой – встречались и другие персонажи, как правило, в чине не ниже полковника, тоже остро чувствовавшие, что приходит их время – эпоха мародеров.
Но вернусь, всё же, к любимой теме – к пьянству. Если при Шахновиче «Столичную» и «Московскую» сметали с прилавков за два дня (отчасти из-за их особой дешевизны), а затем отпускали лишь по рапортам (тут был фокус – в рапорте надо было указать ровно на десять бутылок больше, чем необходимо, поскольку Василь Васильевич всегда «срезал» именно такое количество), то при его сменщике миссию, а с ней и всю советскую часть Анголы, стали буквально накачивать водкой. После того, как сняли Петровского, было много разговоров о том, что прежнее начальство имело прямую материальную заинтересованность в высоких прибылях кооператива, но всё это, повторяю, лишь слухи. Хотя признаков тому было множество. В чём это выражалось? Ну, хотя бы в том, что бухать начинали уже с утра. Как бы вдруг стерлись границы, исчезли рамки. Помню, был эпизод, когда моряки судна, доставившего водку, долго ждали разгрузки на рейде и, не стерпев тоски и скуки, открыли трюмы с товаром. Парни были тёртые, опытные (что потом и подтвердилось), и сумели заполненные пресной водой бутылки запаять новыми импортными пробками. Ошарашенный такой новостью, начальник кооператива, подполковник Пошутило из Одессы, не придумал ничего лучшего, чем повесить на двери магазина объявление такого содержания: дескать, лица, купившие вместо водки суррогат, могут произвести эквивалентный обмен при предъявлении подделки. Стоит ли говорить о том, что уже через час-два у прилавка стали появляться пьяные в хлам офицеры, каждый с водочной бутылкой, наполненной водой, кричавшие: «Зоя! Ты чё мне продала? Давай нормальную водку!» К вечеру объявление сняли. Но было поздно.
Честно говоря, к тому времени я уже давно чалил на востоке и в столице бывал редко. Но каждый приезд был как просмотр триллера. Сейчас, спустя годы, я, человек много и с размахом пивший, не могу найти слов и более-менее внятного объяснения тому, что происходило. Что это было? Общий безумный порыв? Паранойя? Не знаю. Ощущение пропасти, пожалуй. Не стоит забывать ещё и о том, что почти у каждого советника (специалиста, переводчика) был импортный кассетный магнитофон, и по вечерам едва ли не из всех окон нёсся пронзительный крик Высоцкого: «Нет, ребята, всё не так! Всё не так, ребята!…». Тот случай, когда интонации и слова мягко ложатся в контекст настоящего. Короче, «освежаться» (словечко это я почерпнул именно в Анголе) начинали часов с девяти, а кто-то и раньше. О том, что случалось вечером, лучше не рассказывать. Главное было не наступить на лежащее тело. Особенно на лестнице. А тут ещё Серёжа Попов со своим теневым заведением!
Мы на востоке ввиду наличия нервного и жестокого начальника, у которого в период дождей обострялся остеохондроз (и тогда он окончательно слетал с катушек) пили, не то чтобы реже, но как-то злее, с неким остервенением. Как-то, слава богу, уже под конец моей командировки, мой сосед по комнате и хороший приятель капитан-артвооруженец по имени Коля со звонкой украинской фамилией приволок со склада двухсотлитровую бочку чистого спирта. Чем это кончилось, мне неизвестно, но начало было многообещающим. Я, если не возражаете, amigos, потом продолжу…
…Времени уже почти не остаётся, а продолжить тему хочется, поскольку вспомнился ещё один забавный случай из запойных столичных хроник, относящийся скорее к эстетике сюрреализма. Хотя, если честно, всё когда-то происходившее со мной в Анголе, я иначе как сюрреализм и не воспринимаю. То есть Дали с Бунюэлем в этом смысле отдыхают. Дело было так: ГВС и его начальник штаба, выйдя вечером из клуба после просмотра фильма, наткнулись в темноте на тело переводчика, лежащее возле клетки с попугаями (я, если не возражаете, назову его Севой, и был он уже немолодым, матёрым и долго не выезжавшим за бугор переводягой). Времена были, так сказать, «вегетарианские», и два генерала, участливо взяв Севу под руки (тот, говорят, сопротивлялся и даже ругался матом), доволокли его до комнаты дежурного и сдали, что называется, под расписку.
Сюр начался следующим утром. По окончании политинформации в клубе ГВС поднялся с места и сказал, что надо бы поговорить о делах текущих, в частности, о безобразном поведении отдельных офицеров. «Вот вы, как вас по званию, встаньте», - обратился он к советнику из южных округов (назову его Василий), любившему гастролировать по поводу и без повода в Луанде (таких было в те годы много) и неправдоподобно похожему на Севу. Вы, должно быть, знаете, что бывают люди-двойники, и существует даже такая теория, будто все жители России родственники в пятом-седьмом колене. Я, по крайней мере, встречал трёх своих дублей – одного в Москве, двух в Одессе, и все они, что существенно, носили такие же, как и я, воинские звания. В данном контексте случай был особый: звания у них были разные (один майор, другой капитан), а удивительное сходство дополняли тонкие чёрные усики. Немаловажно заметить, что Вася сам был накануне пьяный в хлам, и ничего из случившегося с ним, естественно, не помнил. Воспринимал, одним словом, факты как реальность, явившуюся в помутнённом воображении. Ему действительно стало жутко. ГВС между тем продолжал, поведал аудитории о том, как два советских генерала тащили накануне вечером невменяемого офицера (Василий стоял навытяжку, бледный и испуганно моргал глазами), затем поинтересовался целью его пребывания в центральной миссии и, узнав, что определённой цели как таковой нет, велел ему немедленно убираться к себе на южный фронт. Сева же, опоздавший на политинформацию (то ли предусмотрительно, то ли с тяжелого похмелья, а может в результате того и другого) наблюдал за происходившим с улицы, чуть приоткрыв дверь, и духу, чтобы войти, приблизиться к позорному столбу и во всём честно признаться, ему в общем не хватило. Тут я его понимаю, как никто, и даже полностью оправдываю, поскольку хорошо знаю, что такое шизофренические утренние абстиненции и параноидальное осознание вчерашнего. Один мой приятель в Одессе называл это ощущение полюбившимся мне словом «бояки». В общем, когда референт, понявший всё с полуслова и не сомневавшийся, о ком именно идёт речь, пришёл после планёрки к Всеволоду в комнату, то застал его у рукомойника всего в пене, торопливо сбривавшего усы – главную улику. Он ещё на что-то надеялся…
Впрочем, пожалуй, я неправ. Настоящий сюр случился через утро. Начать с того, что Василий никуда, как было велено, не улетел по причине отсутствия борта, из-за чего очень переживал, но на политинформацию явился, как положено, вместе со всеми. Он, судя по всему, был дисциплинированным офицером. Кроме того, он понятия не имел, что случай уже разобран, и настоящий виновник как бы выявлен. ГВС какое-то время ходил по залу, а, затем снова, как и накануне, обратившись к Васе, сказал: «Вот вы, встаньте». В полной тишине раздался глухой смех – веселились переводчики. На советника было больно смотреть. Он еле поднялся на ноги. Казалось, ещё минута и он грохнется на пол от разрыва сердца. «Оказывается, это были не вы», - продолжил генерал. «Так точно, не я», - едва вымолвил Василий. «А чего ж молчали? - не унимался Главный. - Почему не сознались?». Ответа Василия я, к сожалению, так и не услышал, в зале стоял громкий хохот…
А теперь о грустном. Спустя неделю или две, хмурым, дождливым утром в нашем маленьком аэропорту приземлился Ан-26 с группой специалистов, следовавших далее, в школу связи в Суримо. Школа к тому моменту только открылась, и эти ребята прибыли на должности преподавателей. Они стояли под крылом, все одетые в новую форму, курили. «Все, что ли?», - обратился к ним мой старший, отвечавший за транспортировку. «Нет, - говорят. - С нами ещё переводчик. Мы, правда, не знаем, как его зовут. Его в аэропорт его привезли отдельно, на машине, уже пьяного. Он сейчас в салоне спит и ни хрена не соображает». Я поднялся по аппарели на борт: в самом углу, на скамейке лежал, подложив под голову портфель с вещами (другого багажа у него не было), Всеволод. Так мы его и погрузили в джип, полуживого, и с тех пор я его не видел. В школу связи прибыл вскоре ещё один переводчик, молодой двухгодичник, который сразу, причины мне неизвестны, не понравился начальнику. Была пьянка, разборки, и Сева, вступившись за молодого коллегу, дал командиру в бубен. Из Анголы его выгнали…
.jpg)
.jpg)
.jpg)