Глазами женщины Карина Мукосеева Карина Мукосеева - Лов рыбы у берегов Анголы

Днем позвонил сосед по дому Серега, корреспондент газеты «Известия»:
- Михаила нет?
- Сам знаешь, что он улетел в Ботсвану и Замбию.
Помолчал, подул в трубку.
- Ты можешь в океане снять рыбаков?
- Эксплуататоры вы. У меня в корпункте работы с прессой полно. В детский дом ехать надо, в Союз писателей. Когда?
- Завтра.
- Ладно.
- Понимаешь, для павильона на выставке нужен какой-то оживляж…
- А сам-то?
- Дорогая, уезжаю по делам.
Оживляж нужен посольской братии. Им отвечать за советский павильон на международной выставке, да всем лень на жаре мозгами шевелить. Решили подключить журналистов. А те всегда в разъездах. Но жена корреспондента «Правды» - секретарь корпункта, лицо официальное, так сказать, с допуском, с правом сбора информации, посещения партийных учреждений и национальных съездов. Общения с чиновниками и народом. Сама пишет в газеты и журналы. Имеет знатное образование, кончала режиссерский факультет ВГИКа. Что-нибудь придумает.
Словом, пошла я проверять, заряжать свой аппарат. Ничего профессионального у меня не было. Просто тогда, в начале 80-х годов, - первая японская видеокамера. Далеко не совершенная, с малым разрешением, с неудачно направленным звуком. Однако любимая.
Днем за мной заехал переводчик Минрыбхоза. Привез в порт, забитый кораблями, провел на небольшой рыбацкий сейнер, познакомил с капитаном и уехал. Капитан оказался нашим - латыш, - сдержанный, немногословный человек. Предоставил залетной птице собственную каюту и сразу ушел по делам.
Пристроила на полу здоровенный кофр с видеокамерой, посидела на койке, подумала: «Во что я ввязалась, совершенно непонятно. В открытом океане никогда не была, консула не предупредила». Пожала плечами, отправилась на палубу. Вся команда темнокожая. До меня никому нет дела. Поглядывают с некоторым испугом. Может быть, приняли за какого-нибудь инспектора? Кораблик маленький, тесный, грязноватый, весь облеплен рыбьей чешуей. Видно, что работает он без отдыха. Время тянулось медленно. Жара. Когда отход, никто не знал. Напротив, на другой стороне причала, неспешно загружали крупный высокий сухогруз. Стемнело. На кораблях зажгли освещение.
Вдруг началось какое-то движение, резко заорал у борта член команды, типа боцмана. Народ заголосил. Я с трудом поняла из этих воплей, что привезли лед, кинулась за камерой. В любой обстановке, когда снимаешь, сразу настраиваешься на рабочий лад. И я уже не чувствовала себя здесь лишней.
Открывается нутро корабля – открывается его глубокая тайна. Кран подаёт на борт большие сетки с кубами льда. Не забудьте, это Южная Африка. Сверху одни члены экипажа направляли их к открытому люку, другие – внизу принимали и распределяли. Шум, лязг, возгласы. Блеск мокрого льда, мгновенно оплывающего от вечерней парилки, разлетающиеся холодные брызги. Снимать неудобно и темно. Я спешила, дергалась, тихо ругалась сквозь зубы. Камера тяжеленная, любительская: не потянет, слишком мало света! А жаль. Очень эффектно.
Погрузку закончили. Можно было отчаливать. Отправилась спать.
Утром в каюту постучали на рассвете. Я вышла, сразу взяв камеру. Берегов не видно. Только серая рябь небольших волн. Холодно. Свежий ветер. Для меня уже есть работа. С кормы тралят сеть. Разворачиваясь, сеть стремительно уходит в воду, оставляя прыгающие на поверхности стеклянные шары-поплавки. Закончив круг, сейнер еще долго выполняет сложные маневры. За рулем в рубке - сам капитан. Над океаном восходит солнце. Красота! Руки заледенели. Нужен перерыв. Молоденький кок несёт мне в каюту завтрак.
Вероятно, по вздрагиванию поплавков и по тому, что чувствовалось, как всю большущую сеть сносит вбок, решили ее вытаскивать. Вообще-то я побаивалась, - вдруг ничего не поймают. Скажут еще: это из-за того, что женщина на борту. Но когда сеть подняли, рыбаки радостно загалдели: улов был хороший. Зрелище захватывающее, определенно – языческое. Несколько мгновений кран держит пузатую сетку над расчищенной палубой, - и вдруг тяжелая серебряная масса рушится на палубу. Живая, бушующая! Я снимала в упор, стоя рядом, чувствуя, как толстые рыбины хвостами щекочут мои лодыжки. Ощущения незабываемые.
Оказалось, по левому борту уже приготовлен длинный разделочный стол-лоток, частью свисающий над океаном. Там трудятся трое рыбаков: один стремительно зашвыривает на стол улов, двое других, стоя напротив, сортируют. Мелочь, не глядя, сбрасывают в воду, крупную рыбу, ракообразных, моллюсков отправляют в разноцветные тазы с высокими бортиками, стоящие у рыбаков под ногами. Остальная команда опять забрасывает сеть. Морские твари, мгновенно исторгнутые из воды на божий свет, не столько даже разнообразны, сколько красивы, полны силы и необыкновенно ярко раскрашены! Обитателям суши, которые видят замороженную рыбу лишь на прилавках магазинов, и в голову не может прийти роскошь когда-то присущих ей цветов.
Только успели обработать улов, только затарили рыбу и спустили большие картонные коробки в нутро сейнера, на лед, как над палубой повисла новая сетка с рыбой. Не такое большое количество, но все же
Когда выдался перерыв, с правого борта неподалеку показался еще один сейнер. Мне подумалось, – хочет работать поблизости. Оказалось, та команда лопалась от любопытства. Над океанскими просторами начался возбужденный переклик. Спрашиваю, чего тем надобно. Рыбаки отвечают, мол, интересуются, зачем нам женщина, сами не можете ловить? Я засмеялась и в шутку спрашиваю, что, неужели весь океан про меня знает? Радостно осклабясь, ребята согласно трясут головами. Тогда я интересуюсь, что же они ответили на вопрос. Забавляясь необычным происшествием, рыбаки наперебой пересказывают, как они стращали ту команду – пообещали им, что сейчас пересадят на их сейнер эту важную женщину, и она будет проверять, сколько рыбы они своровали!
Включаясь в игру, делаю зверское лицо, поднимаю камеру и направляю ее на любопытных. С большого перепугу тот сейнер, едва не зачерпнув бортом воду, разворачивается и на дикой скорости улепетывает. Моя команда визжит, хохочет, хлопает в ладоши и танцует.
Все было бы замечательно, однако погода портится. Часам к пяти небо затягивают тучи, начинается сильная бортовая качка. Ничего себе. Такого уговору не было. Я сильно устала от солнца, ветра и соленой влаги. От гуляющей под ногами палубы. От напряженного существования в чужом коллективе. Камера тянет руки. «National М7» весила три с половиной килограмма. Прибавьте очки на носу оператора, по которым все время стекает пот. Прибавьте пятьдесят уже лет крупной женщины. Правда, никто никогда не давал столько, ну, - сорок, не больше. Очень долго была моложавая, как заколдованная. Да ладно, речь не об этом.
Передвигаясь с камерой по кораблю, глядя в основном в объектив, я не заметила, как очутилась в зоне действия подъемного крана. Всеобщий крик ужаса заставил, не раздумывая, отскочить назад и присесть. В ту же секунду в воздухе мимо просвистела какая-то железная балка, чуть не снеся мне голову. Вот тут я и поняла, насколько сильна качка, по тому, что еле смогла выпрямиться. Одна нога все время стремилась оторваться от опоры, тело неудержимо клонилось в сторону. Рыбаки, не сокращая темпа работы, знали, за что можно схватиться руками. Но я-то держалась только за камеру. Под ногами – тряское, скользкое покрытие из чешуи. Сверху все выше и сильнее – залетающая пена волн. Голова «поехала», затошнило.
Опытный капитан сверху из рубки, вероятно, разглядел, что у гостьи проблемы. И меня срочно проводили в каюту. С трудом протиснувшись туда, я бросилась к умывальнику, и меня вывернуло наизнанку. Подвывая, я рухнула на койку, хорошо, никто не видел. Каюта беспощадно завалилась вниз и сразу же воспарила вверх. Желудок мой сделал то же. Качка все усиливалась. Сколько времени продолжалась такая пытка, мне неизвестно.
В какой-то момент из-за двери вдруг явились улыбающаяся чернокожая голова и такая же рука с тарелкой, а на ней – гора дымящегося риса, украшенная кусочками жареного мяса. Глаза у меня закатились:
- Убери!
Кок был ужасно гордый:
- Попробуйте. Вам понравиться. Очень вкусно.
- Убери!
- Я специально для вас готовил.
Зажав рот, я слабо махнула рукой и упала лицом в подушку, не прося помощи.
Утром никакой качки уже не было. Бледно-зеленая, честно принявшая океанское крещение, я с удивлением наблюдала с кормы приближение нашего крошечного сейнера к борту огромной глыбы – советской плавучей фабрики по переработке рыбы. О факте существования такого предприятия в океанских водах близ Анголы мне ничего не было известно. Никто не подумал предупредить о возможном повороте событий. После адской ночи самой мне в голову не пришел простой вопрос, имею ли я право увидеть своих соотечественников. Поэтому, когда меня спросили, хочу ли я посмотреть фабрику, я, конечно, с восторгом ответила «да».
Это был настолько большой корабль, что базироваться он мог только в открытом океане. Он был выше тех японских нефтяных танкеров, которые я видела когда-то в Одессе. Его не мог принять обычный порт. Рыболовецкие суда, по несколько штук сразу, швартовались прямо к его бортам, чтобы сдать улов. Часть рыбы в сетях, часть - в коробках.
Все-таки надо было иметь отчаянный характер, чтобы мгновенно согласиться на такое приключение. Меня даже не испугало, что придется подниматься на двенадцатиэтажную высоту по боковому трапу. Боялась только за камеру. Но сверху спустили трос с самодельной «люлькой»: ногами нужно было становиться на резиновую шину от обычного грузовика и держаться руками за пару натянутых веревок. Никакого ограждения. Круглая дырка посередине шины заплетена веревочной сеточкой. На нее положили кофр с камерой. С неба спустились двое моряков. Они поставили меня на шину, встали рядом, сцепили руки за моей спиной, и я стремительно понеслась вверх. Так как страшно было только за камеру, я во все глаза смотрела на нее, а не вниз, в пустоту. И ничего особенного не пережила. А вот наверху страшно удивилась, увидев вблизи, что весь борт, длинный как улица, облеплен людьми, и они молча, с огромным интересом пялятся на меня.
Для них я была, вероятно, представителем другого мира, свободным человеком. Подписав контракт на работу в одном из цехов, рабочие – мужчины и женщины – минимум полгода проводят на плавучей фабрике в открытом океане. Не худший вид рабства, приличный заработок – но люди все равно чувствуют себя как в тюрьме. Каково это – месяцами глядеть на одни и те же лица, выходя гулять на «улицу», видеть вокруг только воду и не иметь возможности походить по твердой земле? Невольно чувствуешь себя виноватой перед ними.
Меня представили капитану. По-моему, он был в некотором замешательстве. У меня не было с собой вообще никаких документов. Тем не менее, я нахально попросила разрешения снимать людей и производство. Время было брежневское, совершенно непредсказуемое и безответственное. Название «Правда» произвело впечатление. Капитан решил не связываться со мной, и больше я его не видела.
Зато сама фабрика поразила мое воображение. Сначала океанский улов сортировали. Что-то подмораживали, что-то сразу раскладывали по коробкам. После этого проще было закладывать рыбу на хранение.
Выглядел процесс довольно страшненько. Под лучами палящего солнца в раскаленной палубе открываются даже не люки, а целые железные ворота вниз, в темную преисподнюю, откуда вырываются клубы пара. Там, в глубине, бродят лохматые черти с крюками, ждут грешников. Ужас! Только когда слышишь оттуда спокойный родной мат-перемат, понимаешь, что это наши русские мужики, как зэки, одетые в валенки, телогрейки и шапки-ушанки, ждут в холодильнике рыбу. Ее им спускают туда кранами, а они распределяют груз по разным отсекам. Посмеиваясь от восторга, я со вкусом снимала эту душераздирающую сцену.
Потом спускалась от палубы к палубе и снимала работу в цехах фабрики. Вот рыбу моют, вот ее потрошат. Вот ее солят или маринуют. Цеха жестянщиков, где производят банки любой величины. Ленты транспортеров, на которых мелкую рыбку виртуозно закладывают в банки, посыпают различными перцами и сушеными травками, заливают маслом и закупоривают.
В производстве задействованы тысячи приборов и автоматов. А трудятся на рабочих местах в основном сосредоточенные невеселые женщины. Я мылась с ними после работы в душе, но и там они были неразговорчивы. Сказали только, что во время штормов — это самое спокойное место на корабле. Если есть возможность, они тут отсиживаются. Душ с высоким потолком, величиной и длиной со здоровенный темноватый ангар, с десятками открытых кабинок, расположен в центре корабля по его осевой линии. Самое остойчивое место, здесь не качает. Конечно, я жутко переживала, что никто не разрешит мне заснять хотя бы пару планов обнаженных купальщиц в самом невероятном душе, какой мне доводилось видеть.
В какой-то момент меня кормили обедом в офицерской кают-компании, и я задавала десятки вопросов приставленному ко мне старпому. Вечером кормили ужином. Отвели довольно уютную офицерскую каюту. Запершись в ней, уставшая, я смогла, наконец, раздеться и лечь в койку, которая не прыгала вверх-вниз.
Утром первым делом передала руководству просьбу отправить меня на сушу, потому что кончилась пленка – работать больше нечем. Обещали, что к берегу пойдет пустой сейнер, но только во второй половине дня.
Решила погулять по верхним палубам. Посмотрела, как на открытой площадке, затянутой сеткой, народ, свободный от работы или вахты, играет в волейбол. Побывала у бассейна, в котором плавало и у которого загорало на удивление мало людей. Очевидно, все им здесь уже приелось, даже купание.
К полудню, когда солнце стало припекать очень сильно и надо было бы прятаться в тень, добралась до самой верхней палубы. Выкрашенная белой масляной краской, тщательно вымытая, палуба сверкала. Тем смешнее на многоэтажной высоте, над бескрайней гладью океана, смотрелись пристроенные у стенки радиорубки деревянные ящички с землей, в которых росли обыкновенные помидоры! Улыбаясь, я сунулась в рубку, поздоровалась, похвалила огород. Веселые, лихие радисты стали подначивать друг друга, острить: «Это он, нет, - он, он не может жить без витаминов, боится, зубки выпадут!» С ними было хорошо и весело. Они были в курсе всего, что происходило в Атлантическом океане. Знали и про мое путешествие.
- А хотите позвонить домой? – предложили неожиданно. Я ахнула, заволновалась:
- В Москву?
- Да хоть бы и в Москву.
- Да! У меня дома дочка, учится в МГУ. Какая у нас временная разница, сколько сейчас в Москве?
- Вы не волнуйтесь. Соединяю. Садитесь и говорите сюда.
Послышался треск, разряды, далекое вяканье Евгении, я заорала:
- Солнышко, как твои дела? Не слышу! Я в океане.
И вдруг хорошо расслышала перепуганный голос дочери:
- Почему? У вас там переворот? Где папа?
- Да нет, все нормально. Это я в океане ловлю рыбу. Потом расскажу. Как ты?
Радисты не смеялись. Чего только им не приходилось слышать.
Почти все оставшееся время я провела на верхней палубе. Крепкий ветер разглаживал кожу на лице и парусом вздымал на спине блузку. Неоглядный простор завораживал. Но самое интересное происходило внизу. Движение вод океана создавало бурунчики у носа корабля, которые расходились в обе стороны длинными шлейфами. Казалось, что он постоянно движется, хотя фабрика стояла на приколе. А в зеленых глубинах океана резвилась стая необыкновенных морских красавиц. То, пружинисто изгибаясь прекрасными телами, они пересекали курс корабля, то толпились на одном месте, то стремительно уходили в глубину, и вдруг веером разлетались в разные стороны. Это были крупные, длинные рыбины совершенно необыкновенной раскраски, сочетающей сверкающий лиловый, ярко-голубой и нежный абрикосовый цвета. Долго-долго шли сложные повторы, и эта группа с прежней энергией исполняла свой загадочный танец. Я не могла оторвать от них взгляд, пока меня не позвали.
Спускали журналистку с камерой с борта плавучей фабрики на другой сейнер уже в знакомой «люльке». До берега шли по относительно спокойной воде два с половиной часа. Солнце садилось в тучи.
В порту меня встретил тот же переводчик. Смущаясь и прося прощения, он объявил, что возникли затруднения: я побывала на территории другого государства.
- Какого черта! Почему никто ничего не сделал? Ни здесь, ни на фабрике? В конце концов, я старалась для ангольцев, для их международной выставки!
Бушевала-то я для вида. Сама сразу все поняла. Наши документы были оформлены для проживания в Анголе. Выезжая в другую страну, нужно было, конечно, оформлять визу. А плавучая фабрика – территория СССР. Думать надо было. Самой. Не девочка.
- Мы понимаем. «Это наша вина, мы не предусмотрели», - говорил тем временем молодой человек. – Есть только один выход…
- Какой?
- Если вы согласитесь лечь на дно машины. А мы вас чем-нибудь прикроем.
- О, господи! Где ваш лимузин?
Так и вывозили меня с территории порта, скрючившуюся в багажнике автомобиля под картонными коробками с рыбой.

Никакой аппаратуры для монтажа видеопленки ни у кого не было – начало восьмидесятых годов. Как я ни злилась, ни стыдилась, пришлось отдать кассету без всякой правки. Ангольская международная выставка «ФИЛДА» считалась очень представительной. Блок, отведенный под экспозицию национального министерства рыбного хозяйства совместно с советским Минрыбхозом, был обклеен фотографиями и таблицами, там стояли знакомые тарные коробки, лежала сушеная рыба, висели канаты и сети. А самым главным украшением блока был телевизор, по которому непрерывно крутили мой фильм.
На открытии выставки, после официальных речей и коктейля для избранных, пустили публику. Из центрального зала сквозь хлынувшую толпу любопытных ангольцев я пробралась к «рыбной» экспозиции, чтобы посмотреть, не очень ли стыдно выглядит изображение на экране. В том павильоне народу было больше всего. Шум, гам. И вдруг я увидела, что кто-то приветственно машет. Один, второй – знакомые рыбаки с первого сейнера. Принаряженные, напомаженные, с женами и детьми, они пришли из ближней деревни специльно на выставку, где неожиданно увидели себя «в телевизоре». Невозможно описать их потрясение и гордость. Захлебываясь от радости, они тыкали пальцами в экран, в себя, в оператора, кланялись мне, выкрикивали что-то нечленораздельное. Я тоже была очень взволнована и постаралась побыстрее убраться оттуда.
Благодарность простых людей была всего дороже. Хотя положительные отзывы на эту работу шли отовсюду. Через пару дней на выставку приехал один из крупнейших деятелей страны, министр рыбного хозяйства, пожелавший увидеть известный фильм. Ему поставили кресло, он сел и внимательно глядел. Посмотрел еще раз, с начала. А потом сказал со значением:
- Теперь я знаю, как ловят рыбу.
Дело в том, что он был с севера Анголы, половину жизни партизанил в густых лесах. Мужественный человек, весь израненный, знаменитый командир соединений. Теперь на гражданке работал в столице, на берегу океана. Наверное, ему было интересно увидеть вес процесс, от ловли до переработки рыбного богатства страны. Все так сошлось, что чудесным образом мне удалось снять уникальный документ.
А кто-то из знакомых чернокожих журналистов сказал, что меня всегда будут помнить рыбаки не только Анголы и соседней Намибии, но и Камеруна, и Нигерии, Того, Дагомеи, Ганы и дальше, до Сенегала! Я смущалась, с чего, мол, вы это взяли. Они смеялись: ты давно живешь в Африке, сама знаешь, что любое событие передают от человека к человеку, из деревни в деревню, есть и барабанное радио. Это правда.
Только наши чиновники, ни из посольства, ни из консульства, никто не поблагодарил автора, никто не вернул мою собственную кассету (хорошо, её успел переснять тот самый переводчик из Минрыбхоза). Обычное хамство. Галочку себе за выставку поставили, наверх отрапортовали. Мы с Михаилом, вернувшимся из командировки через пару дней, не стали никуда писать о «Филде».
Только известинец Серега, встретив меня в подъезде нашего дома, сказал: «Смелая деваха! Не ожидал, что так здорово получится». И добродушно толкнул пятидесятилетнюю «деваху» в локоть…
Интересно, что ни авария в Сахаре, ни бесчисленные государственные перевороты 70-80 годов в Западной и Южной Африке, так или иначе касавшиеся нас, ни жуткая малярия маленькой дочери в Дагомее, когда ребенок восемь часов находится без сознания между жизнью и смертью, ни стрельба и бомбежки, ни острый отёк легких у мужа, ни пять собственных моих малярий – в Нигерии, Того и Анголе, ни окружение войсками УНИТЫ электростанции в Матале, из которого меня самолетом вывозили кубинцы, ни мина, заложенная врагами республики во время карнавала в Намибе, от которой меня спасали кгбшники Анголы, ничто тяжелое не остается так ярко в памяти, как всё хорошее, как встречи с хорошими людьми.
Я счастливый человек. Никто не может отнять у меня любимую Африку.