Публикации в СМИ Журнал "Солдат удачи" С. Коломнин. "Вспомнить все и... всех"

Сергей Коломнин

Вспомнить все и…всех.                                   

В 2008 г. Госдума России и Совет Федерации  приняли  поправки в Закон «О ветеранах», предоставляющие право на получение пенсий участникам боевых действий в Анголе, Мозамбике и Эфиопии и "расширении" периода и  сроков ведения боевых действий советскими и российскими гражаднами в этих странах Африки. В перечень признанных государством периодов боевых действий за рубежом с участием граждан СССР и России внесены следующие изменения: боевые действия в Анголе - с ноября 1975 года по ноябрь 1992 года (ранее по ноябрь 1979 года); в Мозамбике - с ноября 1975 года по ноябрь 1979 года, и с марта 1984 года по август 1988 года (ранее по апрель 1987 года); в Эфиопии - с декабря 1977 года по ноябрь 1990 года (ранее по ноябрь 1979 года), а также - впервые - с мая 2000 года по декабрь 2000 года. Закон о внесении поправок, подписанный Президентом России  вступил в силу  с 1 января 2009 г. Но все ли сделано? Все ли ветераны Анголы, Мозамбика и Эфиопии получат статус участника боевых действий?

Возвращаем долг: 159 ветеранам из 30 тысяч?

Председатель Комитета Госдумы по делам ветеранов Николай Ковалев заявил после внесения поправок к Закону «О ветеранах»:  «Этот документ направлен на социальную защиту людей, воевавших в Анголе, Мозамбике и Эфиопии, мы признаем их ветеранами боевых действий. Поправками мы четко определяем периоды боевых действий, которые проводились…, со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями для его участников.  Таким образом, восстанавливается историческая справедливость, и, я бы добавил, возвращается долг страны перед этими людьми, которые воевали, а государство их не признавало ветеранами. Они получат положенные пособия и пенсии после вступления документа в силу».

Казалось бы все верно. Но, по данным Министерства обороны России под действие этого закона подпадают всего… 159 человек. Между тем,  только  по линии 10-го Главного Управления ГШ ВС СССР с 1975 по 1991 гг. через Анголу «прошло» 10 985 человек генералов, офицеров, прапорщиков и рядовых. В  Эфиопию за тот же период для оказания помощи в военной области было командировано  11 143 советских военнослужащих, из которых при исполнении служебных обязанностей погибли и умерли 79 человек, среди которых числятся два генерала и 69 офицеров. В Анголе в результате боевых действий, от тропических болезней  и несчастных случаев  (неосторожное обращение с оружием, авто- и авиа- происшествия и т. п.) погибли и умерли 54 человека, среди которых 45 офицеров. Но не  секрет, что многие раненные и погибшие в той войне оформлялись как «умершие от естественных причин, либо в результате заболеваний».

Таким образом, если учитывать еще и Мозамбик, то только по линии 10-го Главного управления ГШ ВС СССР в этих странах побывало около 30 тысяч советских военнослужащих.

Но и эта цифра абсолютно не отражают масштаба нашего вовлечения в конфликты в этих странах. У берегов Анголы, Эфиопии, Мозамбика несли службу тысячи советских военных моряков, которые привлекались для выполнения  таких боевых задач как охрана и оборона советских торговых и рыболовецких судов, подвергавшихся постоянной диверсионной опасности. Только у берегов Анголы в период с 1975 по 1991 гг. морскими диверсантами было подорвано более 15 гражданских судов, принадлежащих различным странам и компаниям. Среди них судно ГДР «Arendsee», водоизмещением 7000 т, ангольский корабль «Luandge», советские сухогрузы «Капитан Чирков» (16000 т), «Капитан Вислобоков» (12000 т), доставившие в 1986 г. в Анголу около 20 тысяч тонн оружия, боеприпасов для ангольской армии, партизан СВАПО и АНК, а также   кубинский пароход  «Гавана» (6000 т). Советские моряки, как военные, так и гражданские с риском для жизни участвовали и в проведении спасательных работ на этих судах.

Советские морские пехотинцы с десантных кораблей привлекались в этих странах и для выполнения задач на суше: они несли охрану посольств, советских военных миссий и мест проживания военнослужащих и членов их семей. В Анголе, Мозамбике и Эфиопии работали и сотни советских военных летчиков. Были и гражданские, которые выполняли задачи в интересах местных армий и коллективов военных советников. Эта огромная категория людей практически выведена за рамки Закона «О ветеранах».

Почему же столь долгожданный закон, который был инициирован Союзом ветеранов Анголы еще четыре года назад при прежнем составе Госдумы, но у которой так и «не дошли до него руки», из  нескольких десятков тысяч  военнослужащих, честно отработавших в «горячих африканских точках»  и выполнявших боевые задачи признает «участниками боевых действий» всего 159 человек? А как же остальные?

«Мы вас туда не посылали».

Безусловно, у части людей, побывавших   в Анголе, Эфиопии и Мозамбике, удостоверения о льготах для участников боевых действий уже имелись, если они «попадали» в сроки прежнего, дореформенного Закона «О ветеранах» и смогли доказать свое участие в боевых действиях.

Да, именно доказать. А это непросто. Ведь официально считалось, что наши соотечественники в боевых действиях в этих странах не участвуют. Причем, по сложившейся практике артиллерийские обстрелы, авиабомбардировки,  подрывы на минах в расчет не принимались. Не «шли в зачет» даже…  экипажи сбитых самолетов. Так, например, советский гражданский экипаж военно-транспортного самолета ангольских ВВС Ан-26 в ноябре 1980 года был сбит унитовской ракетой под городом Менонге и совершил вынужденную посадку. Четырех летчиков удалось вызволить из беды, а командир экипажа Камиль Маллоев попал в плен к вооруженным оппозиционерам УНИТА.

Его таскали по лесам и саванне Анголы ровно два года:  с 21 ноября 1980 по 21 ноября 1982 года, когда его при содействии Международного Красного Креста обменяли на тела сбитых в Анголе южноафриканских боевых летчиков. В плену советского летчика допрашивали.  И очень жестко. Руководили допросом агент ЦРУ и юаровец, в присутствии унитовцев. Интересовались в первую очередь вопросами военного сотрудничества Анголы с СССР и Кубой. Он держался, как мог, пользуясь тем, что пленившие его, не лучшим образом говорили по-русски.

Ни сбитые летчики из экипажа  Камиля Моллаева, ни он сам, испытавший «все прелести унитовского плена», не смогли попасть в категорию «участник боевых действий». Маллоев  свидетельствует: «с 1990 года пишу  во все инстанции, однако не могу получить документы участника военных событий. Маразм, но чиновники говорят, что война в Анголе закончилась в 1979 году. Согласно Закона «О ветеранах», официально признающему наше участие в ангольской войне с ноября 1975 года по ноябрь 1979.  А я попал в плен в 1980 году. В Министерстве гражданской авиации, а я был в Анголе от объединения «Авиаэкспорт», мне прямо заявили: «Мы вас туда не посылали».

 Сможет ли после внесения изменений в  Закон «О ветеранах» К. Моллаев, который проживает сейчас в Махачкале, доказать, что он участник боевых действий? Попал ли он с эти самые заветные 159 человек? Я консультировался с одним из бывших военных кадровиков. Он прямо сказал: «Чиновники в кадровых органах признают только документы.  А Моллаева в Анголу посылали не воевать. А то, что он со своими гражданскими коллегами возил военные грузы и его «абсолютно гражданский самолет» имел военную раскраску и военные опознавательные знаки ангольской армии – это  доказать нужно. Как и его нахождение в плену».

Но у кого, Камилю Моллаеву просить такую справку? Может,  у бывших унитовских генералов, которые после достигнутого в 2002 году примирения в Анголе, интегрированы в национальную армию? Кстати, на одной из конференций с участием Союза ветеранов Анголы в Москве К. Маллоев случайно встретился… с бывшим начальником Генерального штаба УНИТА генералом Камортейру. И тот его узнал: да помню, вы были у нас в плену. Но вопрос: примут ли «в зачет» такую  «справку» наши компетентные органы?

Странная война

Для советских военнослужащих война в Анголе, Мозамбике и Эфиопии была  иной, нежели, например, в Афганистане. В эти страны никогда не посылались регулярные  советские войска. Там работали  наши советники и специалисты, военные медики (например, в Эфиопии действовали отдельные военно-медицинские подразделения), экипажи военно-транспортных самолетов и некоторые другие категории военнослужащих. А прозвучавшее как-то в телепередаче «Забытый полк» утверждение о том, что в боях под Куито-Куанавале в Анголе в 1987 г. участвовала целая дивизия советской морской пехоты – не более чем выдумка. 

Поэтому  в отличие от Афганистана, где «участником боевых действий» становился каждый, кто пересекал «речку» т.е. границу между СССР и Афганистаном,  свое участие в военных действиях в Африке нужно было еще доказать. Но как  доказать, если часто никаких приказов от вышестоящих начальников не поступало? Попал в засаду, под артобстрел? Так никто же тебя не посылал!

Вот, что вспоминал специалист при командире разведроты  в Анголе Валентин Гаев: «Я командировался в страну по линии 10-ки (10-е Главное управление Генерального штаба – авт.). В Генштабе при инструктаже наставляли: только обучать, тренировать, консультировать, но за «анголан» ни в коем случае не «работать». В руководстве советской военной миссии в Анголе в те времена существовала некая двойственность позиции по нашему участию в боевых действиях в «горячих точках». Москва, страхуясь, от международных скандалов, боясь, что при гибели или захвате в плен советских советников наш «идеологический противник» получит в  полемике преимущество, их, мягко говоря, не поощряла. А главный военный советник генерал-полковник К. Курочкин, практически вопреки Москве, дал  добро. Боевой был мужик. Так и сказал: «Где подсоветный, там и советник, специалист. А иначе вы здесь не нужны».

Следует  сказать, что опасения Москвы имели под собой основания.  Например, в Эфиопии  16 июня 1978 г. в засаду сомалийцев попали  шесть советских военнослужащих из состава отдельного медицинского батальона: подполковник Н. Удалов, капитаны В. Князев, В Филиппов, сержант Н. Горелов и рядовые С. Дулов и Н. Козлов. При попытке к бегству пятеро из них были убиты, а подполковник  Н. Удалов был вывезен  на территорию Сомали. В 1988 г. советские военные советники в Эфиопии полковник Ю. Калистратов, подполковник Е. Чураев и военный переводчик лейтенант А. Кувалдин были захвачены в плен боевиками оппозиционного Фронта освобождения Эритреи. Они провели в плену три года.

В Анголе унитовцами было захвачено несколько гражданских специалистов, а в августе 1981 г. во время очередной агрессии ЮАР двое офицеров и две жены советских специалистов убиты, а один военнослужащий – прапорщик Н. Пестрецов попал в плен к солдатам ЮАР.  В Мозамбике в провинции Замбези в августе  1983 г. вооруженные боевики антиправительственного движения МНС захватили 24 наших специалиста-геолога, а двоих убили. Этот список можно продолжить.

Поэтому прямых приказов на участие в боевых действиях часто никто не отдавал. А если отдавали – то исключительно устно и весьма… своеобразно. О том, как однажды он получил от ГВС в Анголе генерала П. Гусева  такой приказ, вспоминал советник командира бригады подполковник В. Сагачко. «Изначально мне была поставлена задача находиться при командире бригады на КП. Цели: планирование, обучение, контроль. Задача бригады – охрана стратегического шоссе Менонге-Куито-Куанавале. Но если бригада выходила в рейд на прочесывание местности, то я должен был быть рядом с командиром. Как-то прилетел в Луанду. Был вызван к ГВС. Доложил остановку в зоне ответственности бригады.

Он сказал: «Почему вы бездельничаете и не уничтожаете противника? Почему вот здесь база УНИТА находиться в 40 км от вас? Приказываю ее уничтожить! Одолжите у кубинцев танковую роту, посадите десант на броню и мощным танковым ударом уничтожьте базу противника».

Я возразил: «Но без приказа сверху ангольский командир бригады действовать не будет. Для этого нужно, чтобы ангольский министр обороны отдал приказ командующему фронтом или округом, а тот моему командиру бригады. Вы, товарищ генерал, советник министра обороны. Отдайте приказ, чтобы бригада уничтожила эту базу».

Гусев просто вскипел: «Ты что чушь несешь? Как я могу отдать приказ министру обороны чужой страны?»

 «Товарищ генерал, а как я могу отдать приказ командиру бригады чужой страны?»

После этого диалога В. Сагачко было приказано отправляться в бригаду и, не рассуждая о высоких материях, выполнять задачу. Поставленную устно.

Без бумажки ты букашка…

В качестве доказательств участия в боевых действиях наши кадровые органы принимают специальные справки, выданные аппаратом Главного военного советника в Анголе, Мозамбике и Эфиопии, в отдельных случаях Посольствами в этих странах с указанием времени проведенном на передовой. Эти районы, по крайней мере, в Анголе, с конца 1983 года отдавались приказом ГВС. Доказательствами могут служить и  служебные характеристики с конкретным указанием совершенных героических поступков. Свидетельством участия в боевых действиях (при определенных оговорках) может служить и факт награждения боевыми наградами,   если в представлениях к ним (!) указывался конкретный боевой эпизод (поступок). Одно время кадровиками 10-го ГУ ГШ ВС СССР принимались в качестве доказательств и свидетельства двух очевидцев, которые своими показаниями могли подтвердить, что данный человек принимал участие в боях. Особо котировались свидетельства, написанные собственноручно  Главными  военными советниками или их заместителями.

Но, парадокс заключается в том, что, например,  в служебных характеристиках тех лет на военных специалистов за рубежом участие в боевых действиях отражать было не принято. По соображениям безопасности. Это ведь не секретный документ. А ну как окажется в руках супостата? Вот будет доказательство, что наши воюют в Африке. Многие наши внутренние служебные документы в миссиях в Анголе, Мозамбике, Эфиопии уничтожались сразу после использования, никаких архивов с внутренней документацией о деятельности  за рубежом  не сохранилось. Например, даже в командировочном предписании на имя военного переводчика в Анголе Максима Гадкова о направлении его в г. Уамбо, опечатанного на машинке, сказано  «по прочтении уничтожить». Но Максим сохранил его как реликвию. (Подборку таких, чудом сохранившихся документов, можно увидеть на сайте Союза ветеранов Анголы).

После двух служебных командировок в Анголу, знакомясь со своим личным делом  офицера, я кроме штампа «Служебная командировка в НРА» с удивлением не обнаружил никаких других записей о  службе там. Ни благодарностей от ГВС, ни других  поощрений от старших группы СВС ВВС и ПВО полковников Шруба, Кислицина, начальников ПМТО капитана 1 ранга Краснова и капитана 1 ранга Маркелова, не говоря уже о благодарственных адресах ангольского и кубинского командований. Не внесены туда и  грамоты «За образцовое выполнение интернационального долга» за подписями генералов  В.В. Шахновича, Г.С. Петровского,  К.Я. Курочкина, исполнявшими в свое время обязанности Главного военного советника в Анголе… Хотя они и сохранились в оригинале.

 Отсутствие записей в личном деле объясняется теми же  соображениями секретности. Поэтому, столь   знакомые всем военнослужащим  «Карточки учета поощрений и взысканий личного состава» в аппарате ГВС иметь было запрещено.  Кстати,   увлечение секретностью в наших «совзагранколлективах» выливалось порой в весьма занятные, с очки зрения сегодняшней действительности, формы. Так, партийные собрания, как и сами организации, за рубежом назывались «профсоюзными», а комсомольские – «спортивными». Ангольцы, прекрасно осведомленные об этом, шутили: «Советские товарищи очень продвинуты, у них даже военный профсоюз есть»…

                          «Поезжай-ка  в Кааму… на природу!».

Ни  «военный профсоюз», ни  кадровые органы не смогли помочь с доказательствами участия в войне в Анголе, например,  Сергею Некрасову. Сам он называет себя «человеком сугубо штатским», хотя  отдал Советской армии десять лет своей жизни из шестидесяти. Служил с 1966 по 1969 рядовым, потом после окончания филфака ЛГУ проходил службу в звании лейтенанта на спецфакультете Военно-медицинской академии  в Ленинграде. Затем была командировка на Кубу по линии министерства обороны в качестве переводчика испанского языка.

Сергей прибыл в Анголу в 1983 г. для работы в составе нашего военного коллектива в Анголе  в качестве… служащего СА. В этом не было бы ничего удивительного, если бы почти сразу после приезда в Анголу, он практически гражданский человек, «не обремененный погонами» оказался на передовой в районе боевых действий.

Некрасов вспоминает: «С португальским языком мне ранее работать не приходилось, и Главный военный советник в Анголе генерал К.Курочкин высказал  довольно серьёзное неудовольствие по этому поводу во время моего представления ему. Поэтому,  референт ГВС майор Борис Кононов после некоторых раздумий решил отослать меня куда-нибудь подальше от Луанды. Чтобы набраться опыта и ума-разума, отправили меня  в группу ЗРК «Оса-АК», дислоцированную в районе Шибембы, южнее Лубанго.  Однако, в Лубанго оказалось, что в группе «Оса-АК» переводчик уже есть, а вот во 2-й «боевой» бригаде ФАПЛА в Кааме, почти на самой границе с оккупированной ЮАР Намибией, у переводчика заканчивался срок пребывания и его пора заменить. Старший группы СВС в Лубанго полковник Гаркавка сказал: «Поезжай пока в Кааму… на природу!».

В расположение бригады приехали затемно. «Хозяйство»  располагалось километрах  в двух к югу от Каамы, за небольшой рекой под названием Какулувар. Местность вокруг была изрыта воронками от взрывов снарядов и бомб – зримые следы, оставшиеся от прошлых агрессий ЮАР. Поселили меня в одной из землянок  или т.н. «рефужий» (португальское слово  «refúgio» означает убежище, если перевести на русский. Но оно настолько прочно вошло в обиход «русских ангольцев», что даже склонялось как русское).

 «Рефижиу» - это заглублённое помещение площадью примерно три на три метра. Две кровати с пологом от москитов, стол. Стены и потолок обшиты досками. На полу тоже доски. Над «рефижиу» насыпан грунт толщиной около метра, сверху, для маскировки, кустарник. Не знаю, как боролись с водой в сезон дождей, но видимо, этот вопрос тоже был продуман. Никаких следов подтопления я не обнаружил. Вечером помещение освещали маломощные лампочки, которые питались от  двух небольших бензиновых генераторов. Энергии хватало только на освещение.  Вот в этой «рефужии» я прожил  чуть больше месяца, а многие наши военные советники и специалисты жили годами…».

Обратите внимание на то, что вопрос о посылке «служащего СА С. Некрасова»  в боевую ангольскую бригаду, дислоцировавшуюся  на границе с оккупированной ЮАР Намибией, решался устно. Никаких командировочных документов старший группы СВС в Лубанго полковник Гаркавка не оформлял, да и в  Луанду, как потом оказалось, сообщить об этом забыл…

За два года ангольской командировки Сергей успел поработать не только в  Кааме, но и  Шамутете, и в Куэмбу, где было не менее опасно, чем на передовой. А когда закончился срок командировки,  он  прибыл  в Луанду, где «легкомысленно предъявил начальнику отдела кадров нашей военной миссии справку о нахождении в районах  боевых действиях: за два года набралось более 120 дней». Однако этот документ «был тут же порван кадровиком», с объяснением, что в боевых действиях он участвовать  не должен был, поскольку направляли его туда «совсем для других целей». Сергей вспоминает: «Мне и возразить то было нечего. В Кааму, а затем в Шамутете и в Куэмбу у меня направляли местные отцы-командиры, а совсем не большое начальство из Луанды. Это имело решающее значение».

Бомба  не разбирают, где анголец, а где  русский

Что   чувствовал, по сути, гражданский человек, всего несколько дней назад находившийся в  оживленной и мирной Москве, и попавший вдруг в условия, когда началась очередная агрессия ЮАР и ее войска вторглись на территорию Анголы? Чтобы читатель смог окунуться в атмосферу тех дней и почувствовать то, что ощущал Сергей Некрасов, привожу выдержки из  дневника, который он вел в Анголе.

24.12.83 (суббота)

С утра спокойно. В 13:00 первый  налёт авиации. В 14:00 – второй. Выезжали на батарею «Оса-АК» При возвращении попали под обстрел НУРСами, взрывы метрах в 300-х от нас. В 15:30 третий налёт, в 18:25 – четвёртый, во время ужина. Посыпались бомбы, НУРСы. Не успел даже чаю попить. Столовая открытая, без стен – укрыться негде. Побежали в кухню, скорее инстинктивно, чтобы хоть как-то спрятаться за тонкими стенками, до «рефужий» бежать далеко.  Взрывы метров за 800. В кухне в отличие от столовой один общий стол с деревянными скамейками под навесом и  всё-таки имелись стены.  Обошлось без жертв. Осколки попали в цистерну с водой. Появились кубинцы из разведгруппы. Один из них, принёс неразорвавшуюся шариковую бомбу, а также кучу шариков серо-желтоватого цвета диаметром полтора сантиметра.  По надписям на бомбе можно понять, что является противопехотной, вес то ли 6, то ли 8 кг (трудно разобрать). Цифра 12/79, вероятно, означает дату изготовления. В 23:00 начался артобстрел, продолжался до часов 5 утра. Изредка отвечала наша артиллерия. Спал урывками, некоторые снаряды рвались недалеко.

25.12.83 (воскресенье)

В 5 часов утра налёт авиации. Сброшены 3 бомбы на роту связи. Одна не разорвалась. К 6:00 всё смолкло.    В 13:55 до 14:35 снова появилась авиация ЮАР.  Взрывы далеко. В 17:00 поехали на зенитную батарею 57 мм. Большая воронка прямо посередине дороги. Из батареи поехали заправляться, снова, налёт. Такое впечатление, что бьют как раз по батарее, где мы были. Взрывы на другой стороне дороги метров за 500. Остановились, недалеко от машины обнаружили большую воронку. Спрятались там. Жутко. Налёт закончился. Бегом к машине, не до заправки, поехали к себе в лагерь, с открытой дверью, чтобы заблаговременно услышать звук приближающихся самолётов противника и выпрыгнуть.

 26.12.83 (понедельник)

В 10:40 налёт авиации. Стоял у входа в «рефужиу». Вдруг звук близкого разрыва, обдало взрывной волной. Кинулся в «рефужиу». В 11:00 самолеты улетели. Две воронки от шариковых бомб. Одна всего в 40 м, рядом. Добрались таки и до нас. Много бомб замедленного действия. В 16:30 одна взорвалась где-то рядом. Сейчас 19:35. Спокойно. Надолго ли?

Во время налёта авиации, если имелась возможность, я всегда оставался в «рефужии». Кажется, что следующая бомба обязательно угодит в тебя, несмотря на то, что поблизости ничего не падает и не рвётся. Ощущение очень неприятное. Понять это можно, только испытав подобное на себе. Однажды я заметил, что далеко не все поступают подобным образом. После некоторого затишья я вышел из «рефужии», и обнаружил, что человек  восемь наших спокойно сидят на скамейках в курилке и… травят байки. На мой вопрос, почему не в убежище, мне объяснили, что «советские асессоры меньше всего интересуют юаровцев, что они даже заинтересованы нас не трогать, чтобы не вызывать ответной реакции нашего правительства». Подобные заявления, конечно, - для самоуспокоения. Бомба или снаряд НУРСа, он  не разбирает, где анголец, где сваповец, а где русский.

31.12.83 (суббота)

С утра спокойно, а после обеда опять стрельба. Устроил «постирушку», только бельё замочил (война войной, но и в грязи ходить не хочется), как началось.  Пришлось стирать под разрывы снарядов. Обнаружил, что  при артобстреле чувствуешь себя спокойнее, чем при бомбардировке. Закончился артобстрел, решил воспользоваться: принять душ, благо вода под солнцем нагрелась. Но только голову намылил, послышался звук авиадвигателей в небе. Рванулся, в чем был, к «руфужии». Но оказалась это разведывательный беспилотник. Плюнул и пошёл домываться. Позднее сообщили, что противник подошел вплотную к 1-му батальону нашей бригады,  это в километре от нас. Слышалась пулемётная стрельба. Затем всё стихло. смотреть онлайн мультики

Выехали с советником  на КП, потом уже в 18 часов – в 1-й батальон. На обратном пути спустило колесо, а запаски нет. Начало темнеть. Хорошо, что рядом в одном из подразделений оказался телефон. Позвонили. В 20:30 привезли нам колесо, и в 21:00 уже были дома. В 21:40 собрались в столовой встречать Новый год – 1984! Праздновали  часов до 3-х ночи. Это был первый случай, когда мы «нарушили», введенный  ГВС генералом Курочкиным сухой закон. За всё время моего пребывания в бригаде он соблюдался неукоснительно. Было даже интересно проверить себя, так как такого длительного воздержания давно не испытывал. Оказалось, что вполне терпимо. Всё-таки Новый Год! Расслабились…».

4.01.84.(среда)

Появилась информация, что разгромлена и оставила свои позиции 11-я бригада, расположенная в Кувелае, примерно 200 км к востоку от нас. На нее нацелены основные силы юаровцев. После ее разгрома, наши советники и специалисты выбирались из окружения несколько дней отдельными группами до Жамбы (более 100 км по прямой на север от Кувелая). Выбрались все. Переводчиком там был Виктор, по фамилии, кажется, Данусевич, из Белоруссии. Познакомились с ним в Москве во время оформления.  Он тоже испанист, но, в отличии от меня, призван на военную службу на два года. Потом встретились с ним в Лубанго. Рассказал, как выходили из окружения. Фапловцы оборонялись сколько  было возможно. Был довольно жестокий бой, и сам он лично видел, как ангольский зенитчик сбил юаровский вертолёт. Потом окружение. С собой почти ничего нашим взять не удалось, даже воды. Хорошо, что сухой сезон заканчивался, и пошли дожди. Потом Виктора отправили в Жамбу, где комплектовалась новая бригада. Почему опять попросился в боевую бригаду? Служба вдали от большого начальства имела свои преимущества, да и люди там знакомые, проверенные в бою…

Виктора за те бои наградили медалью «За боевые заслуги». Наши советники и специалисты  из 2-й бригады тоже, кажется, все кроме меня, получили награды. В моём отношении причина  заключалась, скорее всего, в том, что меня, как служащего СА, туда из Луанды официально не посылали, а значит, я там просто быть не  мог».

Выше кадров, только солнце!

Вопрос о боевых наградах  – это отдельная тема.  Например, советника мотопехотной бригады В. Сагачко за время командировки в Анголу в конце 80-х годов ХХ века дважды представляли к награждению орденом «Красная Звезда». Но уже в Москве в наградном отделе 10-го Главного управления ГШ ВС СССР никаких следов представлений  обнаружить не удалось. Но ведь было же офицерское собрание, которое рекомендовало командованию представить офицера к награде за проведение операции «Зебра»?  Было и представление командования.

Сам Вадим Сагачко считает, что, хотя, особых подвигов он не совершал, но добросовестно выполнял свои служебные обязанности. «Его» 59-я бригада при проведении операции действовала слаженно и уверенно. Она провела несколько успешных боев за расширение плацдарма на реке Куито,  захватила три базы УНИТА у истоков, новые образцы оружия, в том числе новейший французский ПТРК «АПЕЛАС». Унитовцы были потеснены и отошли на рубеж реки Ломба. В. Сагачко все время операции находился вместе с командиром бригады капитаном Батишта и своими точными рекомендациями помог выполнению задачи. Несколько раз и сам принимал участие в ночных боях. Командование одобрило решение офицерского собрания о представлении офицера к награде.                   

Но как говорят в армии: «Выше кадров - только солнце!». Кадровик советской военной миссии полковник Пахомов направил представление на советника на подпись не тому начальнику, который знал Сагачко по боям в районе Куито-Куанавале, а  другому - новому (Сагачко в это время был в порядке «ротации» был переведен в более спокойное место).  Но новый старший группы СВС оказался его подписать, т.к. кооперации «Зебра» не имел отношения и самого Сагачко  знал плохо. В итоге представление затерялось, а орден (не пропадать же награде!) был вручен офицеру никакого отношения к операции не имевшему…

Почему так поступил кадровик в Луанде полковник Пахомов? Имел он на В. Сагачко «зуб». И вот какой.  Через  месяц после приезда в Анголу В. Сагачко во время обстрела унитовцами  города Куито реактивными снарядами  от БМ-21 был ранен осколком в плечо. Его  перевязали и отвезли в кубинский госпиталь. Там сделали рентген. Осколок, очевидно, был уже на излете и вошел не слишком глубоко, повредив только в мягкие ткани. Врач  удалил его, перевязал рану и зафиксировал руку  жесткой повязкой. В  тот же день советника, хотя он и чувствовал себя удовлетворительно, отправили самолетом в столицу страны.

В Луанде старший врач военной миссии отвез пострадавшего в ГКЭСовский госпиталь. Там снова сделали рентген, подтвердили диагноз сделанный кубинскими врачами, выдали справку. В. Сагачко рассказывает: «Я, как положено, сразу же с этой справкой пошел к кадровикам. Захожу к на­чальнику отдела кадров советской миссии полковнику Пахомову. Он до Анголы в работал в кадрах ГлавПУРа.  Так, мол, и так, вот справка из гражданского госпиталя о ранении. Результаты рентгена. Попал под обстрел. Зафиксируйте ранение для занесения в  личное дело. В ответ слышу:

- Ах, тебя ранили? Ты знаешь, у нас тут военных госпиталей нет. Значит так, собирай­ся, завтра же полетишь в Союз. Будешь лечиться  там. Там и оформишь свое ранение.

Советник был поставлен в нелегкое положении. С одной стороны – факт ранения, хотя и легкого, налицо. Здоровье то  – оно одно. А  с другой, еще месяца не прошло, как прибыл он в командировку на два года. И вовсе не рассчитывал так быстро вернуться.  Что, скрывать, для советских военнослужащих, оклады которых в Анголе, Мозамбике, Эфиопии, были в несколько раз выше, чем на Родине, это было существенно. Подумал советник  - черт с ней, с  этой справкой о ранении. И говорит кадровику: «Мне надо съездить в бригаду вещи  забрать». А сам  бегом, добрался до аэродрома, там -  на самолет и вернулся в свой воюющий округ.

А кадровик еще несколько дней разыскивал «раненого подполковника», чтобы отправить его в Москву. Но так и не нашел. Но «зуб» на него заимел.

Интересно, а попадут  ли кадровик советской военной миссии в Луанде полковник Пахомов и тот другой, который, который порвал у Сергея Некрасова справку о «120 днях пребывания в районах боевых действий» в список из тех 159 человек, которые после вступления поправок в Закон «О ветеранах»  получат «положенные пособия и пенсии» как признанные участниками боевых действий?

Мне, почему-то кажется, что они в этот список попадут. Либо давно пользуются всеми льготами, положенными в таких случаях. Ведь совсем не обязательно было подвергаться риску, находиться на передовой, по нескольку месяцев кряду жить в тесных, пропахших мышами «рефижиях», укрываться в воронках при артобстрелах и т. д.

Существовал другой способ. Сергей Антонов, личный переводчик ГВС в Анголе генерала В. Беляева  буквально не вылезавший в 1987 – 1989 гг. из районов боевых действий, рассказывал, что иные высокопоставленные политработники и штабисты (а также финанси­сты,  кадровики, и даже работники военторга из Луанды) делали все, чтобы организовать себе командировки, например,  в Менонге, Куиту-Куанавле, или другой район, объявленный приказом ГВС как «зона боевых действий». Всего на несколько часов, в крайнем случае, на одни сутки. Зачем?  Чтобы провести, «партсобрание, которое без них состоятся на может», или устроить «разбор полетов», «дать разъяснение по финансовому обеспечению личного состава» и т. д. И, соответственно, за несколько командировок получить «в зачет» 2-3  суток пребывания в зоне боевых действий! Этого вполне хватало для оформления - заветной зеленой книжицы «Свидетельства о льготах»!

Поэтому лично я считаю, что  борьба за восстановление справедливости только начинается.

В материале использованы фото Сергея Мищенко, Сергея Некрасова, Александра Шишова, Сергея Антонова, Сергея Коломнина, Павла Золотарева, Владимира Варганова, Михаила Стежки.

Опубликовано: Журнал Солдат Удачи, Москва,  №7 (166), июль, 2008 г.