Вспомнить все! Тема сентября-октября 2012: "Отпуск" Александр Маляренко

Два момента, значимых для того, кто прожил где-то далеко от семьи, от привычного уклада жизни: отпуск и окончательное возвращение. Хотя, впрочем, уклад жизни в Анголе стал уже привычным и потом, после Анголы, приходилось привыкать снова к реалиям жизни и службы, особенно к тому обстоятельству, что видимость дела, вместо дела, насаждаемая политорганами, стала в Советской Армии еще очевиднее.

Все-таки в Анголе, как сейчас вспоминается, значительная часть шелухи (хотя и не вся, и не у всех) быстро осыпалась, когда оказывалось, что надо делать реальное дело, и оказывалось, что значимым эквивалентом тебе являются твои знания и умения, способность их проявить в нужный момент, а не размер и количество звезд на погонах.

Такое вот нашло «лирическое» отступление, может, потому, что тему возвращения из Анголы, «вливания в строй» и послеангольской жизни мы здесь не обсуждали.

Отпуск, отпуск… Пожалуй, с эмоциональной стороны можно вспомнить только приезд домой да возвращение в Анголу, когда возвращался один, без жены, потому что секретарь парткома на ее предприятии отказался подписать характеристику для выездного дела, а билет на нее уже был у меня в кармане, пришлось сдавать. Проводила она меня до Москвы, расстались в Домодедово, прилетел в Луанду, самолет побежал по полосе, за окном мелькнули локаторы и КП батальона, привычная красная земля, и тут вдруг зажало внутри тисками: целый год еще мне на этом аэродроме торчать, без семьи, как в ссылке. Неприятное ощущение, где-то похожее на страх. Хотя и прошло довольно быстро, но запомнилось.

Отъезд из Анголы. У вас бывало такое странное ощущение, когда уезжали откуда-то, ощущение того, что все, что было еще недавно, там, оставленное «за кормой», воспринимается как не совсем реальное, как пролетевшее во сне? Вот оно было, были люди, события – и все, ничего нет. Я в поезде (корабле, самолете), а то был яркий и уже неповторимый сон.

Такое случилось со мной едва ли не впервые на теплоходе, который должен был отвезти меня с острова Шикотан во Владивосток. Я был 19-летним студентом, проработавшим лето в студенческом отряде на рыбзаводе поселка Крабозаводск, стоял на палубе, наблюдая, как с плашкоута поднимаются на борт последние пассажиры, в дымке виднелся остров, едва просматривались скалистые любимые места, куда я ходил ловить рыбу и крабов. И тут подумалось: а не сон ли это был, настолько резкой была перемена обстановки.

Это еще одно лирическое отступление для того, чтобы постараться передать свои ощущения в момент покидания Анголы. Суета оформления бумаг в миссии при убытии из Анголы не запомнилась совсем. Еще вчера я съездил в батальон, попрощался с кубинцами (ангольцы мои, получив лейтенантов, разъехались по ротам), «отвальная», которая тоже стерлась в памяти, последний выезд на океан в залив, последнее фото, на котором я сижу, давая указания Гене Арсентьеву по поводу съемки и пересыпая рукой песок, последний кадр, потому что он меня «щелкнул» и кончилась последняя пленка.

Отъезд. Сели в Пазик, Слава Головизнин дал длинный сигнал, отъезжая от дома, и повез в аэропорт. Заполнили какие-то бумажки, обнялись на прощание с кубинским зампотехом Даниэлем Ортегой, поехавшим с нами проводить нас, таможня, которая в то время уже была, на которой таможенник посмотрел мой чемодан, увидел кокосы и ананас, покачал головой, буркнул что-то типа нельзя, но пропустил. А дальше я сижу в баре, взяв на ставшие ненужными кванзы кофе, размешиваю сахар, смотрю на мулатку за стойкой и думаю: а не сон ли это был, все эти два года? Да и мулатка – не последний ли кадр этого сна, вот сейчас сяду в самолет – и уже не будет ни ее, ни Ортеги, ни Анголы, ничего, что было.

Грустно, но так было.