Вспомнить все! Тема марта 2010: "Ангольский санпросвет или... "Малярия!... Виктор Мизиков

Вспомните, пожалуйста, дорогие друзья, много ли в Анголе было военных врачей? Лично я за два года работы в Лубанго (зона ответственности 5ВО) знал только одного врача в военной миссии – Юру. Юра был терапевтом. Уехал он, если я правильно помню, в 86-м году. А другого врача больше на моей памяти и не было (я уезжал в июне 87-го). Правда, знал я еще пару наших офицеров-врачей, работавших на СВАПО: один был тоже Юра, мой коллега – анестезиолог-реаниматолог, имени другого – хирурга-травматолога – не помню. Знаю лишь, что в бригадах врачи были далеко не везде. Иначе, почему бы мне приходилось ездить в Кааму или летать в Менонге для лечения и эвакуации наших офицеров (последнего, кстати, в связи с малярией)? Или лечить и эвакуировать жен наших военных советников в Луанду? Поэтому могу утверждать, что с военной медициной в НРА (во всяком случае, в 85-87-х годах было, мягко говоря, слабовато).

Интересно, на мой взгляд, и достаточно цинично другое. Мы, гражданские врачи Лубанго (дом с надписью “Huila Gados” на стене, наискосок и напротив здания миссии) еще по прибытии в Луанду получили в аппарате экономсоветника строжайшую накачку от нашего собственного медицинского руководства: «Ни в какие аферы с нашим военными советниками не вступать! У них есть своя медслужба! Вы работаете по контракту со страной пребывания, а потому никто из военного начальства не смеет вас привлекать к работе с нашими военнослужащими. Выезжать за пределы города не сметь!». Что же было на практике? А на практике было так: уже через пару недель после приезда я, по существу, был вынужден «воровать» в своем госпитале (где формально я был позиционирован как старший врач-анестезиолог) и лекарства, и расходные материалы, и инструменты для того, чтобы сформировать свой  экстренный медицинский набор (для лечения своих, советских). Успех мне был гарантирован потому, что уже ангольским начальством я был назначен заведующим операционным блоком… do Hospital Central de Dr Agostinho Neto (интересно, много ли  я сделал ошибок в написании?), и стал хозяйничать там во всю – ключ от складского помещения был у меня в кармане. В результате – укомплектовал классный фирменный чемодан, который впоследствии мне (и, надеюсь, вам) не раз помог. Но это касалось серьезных медицинских ситуаций. А по мелочи – все наши врачи, когда они оказывались на территории миссии, в той или иной мере «пользовали» военных и их жен (у кого они там были). Трудно вспомнить день, когда кто-либо из военных к нам не обратился бы по какому-нибудь поводу, включая самые экзотические (храню «врачебную тайну»!). Не говоря уже об алкоголе, который у нас был практически всегда. И речь тут не о медицинском спирте, а о вполне легально покупавшихся в распредпункте, находившихся в нашем «редушане», по пресловутому Совиспану, вине, водке, коньяке и пр. Плюс ящик пива в неделю от местной кооперантской эмпрезы.

Так вот, я думаю, что в 5ВО с малярией, к счастью, было не очень остро. Исхожу из обращаемости к нам даже после того, как Юра-терапевт уехал, – она не была высокой. Сам по себе Лубанго вообще был зоной, как говорят в медицине, не эндемичной по малярии. Это связывали с высотой над уровнем моря (если верно помню, 1760 метров). Хотя накомарники были у всех, и у нас тоже. Причем в бригадах они были вполне «профессиональные» – не самоделки, как у нас. Тут я у кого-то прочел про то, как «комар прополз сквозь ячейки накомарника». Ну, это, простите, как принято на сайте писать, «байка». Или показалось в отсутствие борьбы. Комары не ползают – никогда. И крыльев не складывают – не умеют! Если уж комар оказался под накомарником – значит, залетел! Ищите большую дырку!

Лечились. Точнее, профилактировали. Для этого, в основном, и принимали препараты, по структуре близкие к хинину: резохин, делагил – для организма, безусловно, не полезные, но для профилактики и в лечении довольно эффективные. Кстати, как и в лечении других специфических, в частности, амебиазных инфекций. Стоит сказать, что, при всей «вредности» делагила, его производят и применяют до сих пор. Но, повторюсь, в самом Лубанго его прием не был строго обязательным. В нашей команде за два года никто малярией не болел. Да и среди других гражданских я таких случаев не вспомню (а это и «Мосты», и «Профтехи», и строители). Военные заражались, главным образом, в командировках. Формы были разные, в основном, трехдневная. В зависимости от тяжести течения, могла последовать эвакуация в Луанду. Что происходило с заболевшими потом, не знаю – нас не информировали. Но даже в нашем большом госпитале в ту пору лабораторных возможностей диагностики малярии не было. Диагноз ставили по клинике.
Кстати, о перенесших малярию. Вас должны были информировать (неужели и этого не было?), что по возвращении в Союз следует обратиться в так называемую «малярийную станцию» (они существовали в нашей стране) или, во всяком случае, сообщать своим врачам о перенесенной болезни. Потому что свое разрушительное действие она могла оказывать еще долго, и этим нужно заниматься.

Кто-то писал, что, дескать, врачи наши лечению подобных болезней не были обучены. Справедливо. Инфекционистов не было. А специальным обучением никто и не озадачивался (за исключением языка, к этому нас готовили серьезно), ведь все мы были специалистами относительно узкими, собственно, потому и назывались – «специалисты». Это так же, как у военных: если вы артиллерист, вряд ли вы хорошо владеете химзащитой, а если связист, то, скорее всего, вы не сапер. Так и мы, многому обучались сами, потому что жизнь заставила. Не было Интернета и телефона, спросить некого, и за спиной у тебя нет старшего, умудренного опытом, товарища. Я к моменту прибытия был квалифицированным специалистом в своей области, я собирался в воюющую страну, я обеспечивал операции любой сложности, но меньше всего ожидал своим первым пациентом увидеть двухлетнего ребенка с обширными ожогами! А я-то врач для взрослых, мне к нему и подойти-то страшно: ребенок – это не маленький взрослый, это отдельная материя…

Поэтому, глядя иногда, как мы втихаря от всех (порой, от ваших командиров и начальников, а уж от своих-то тем более), вас, друзья мои, «пользуем», я страшно удивлялся: как же так, иметь, по существу, серьезный воинский контингент в чужой стране и толково не обеспечивать его медпомощью? Почему? Потому что «вас там быть не могло?» Хороший повод задуматься… Мне, например, чтобы выехать по просьбе начальника военной миссии куда-то нужно было: 1) договориться со своим «старшим»; 2) организовать «дезу» в госпитале, будто меня вызывают в Луанду (в посольство, консульство или еще куда-нибудь) и получить разрешение директора или комиссара провинции по вопросам здравоохранения – нас же там ежедневно контролировали! 3) соврать кубинцам и договориться о моей замене их специалистом (нас – анестезиологов, всего двое было); 4) без шума внутри своей команды (чтоб не «стукнули» луандскому начальству – повторю, то, что я делал, нам категорически запрещалось!) перебраться в миссию. Хорошо это знаю, потому что за два года из всех наших гражданских врачей в Лубанго только мне приходилось совершать поездки/полеты для лечения и эвакуации, а также заменять анестезиолога в госпитале СВАПО. И все это приходилось скрывать.
Так вот, последний случай напрямую был связан с малярией. Кстати, за неделю до этого мы закончили в экстренном порядке (делали это опять же в своих квартирах) прививать большую часть советского гражданско-военного населения Лубанго от холеры – тогда в одной из провинций возникла эпидемия…

Простите, опять отвлекся… к малярии…

Три дня до моего окончательного отъезда – июнь, 1987 год. Сидим на коробках. Из миссии просят: надо слетать в Менонге, забрать двух наших офицеров, то ли раненых, то ли больных – четких сведений нет. Я готов. Моя жена в истерике! Приходит один наш доктор, говорит, меня тоже просят – там ведь два пострадавших, надо помочь. Отвечаю – отлично, вдвоем будет легче. Спрашивает – у тебя ведь только один сын? Отвечаю – да. Он – а у меня двое. Жена плачет. Будь другом, скажи, что я тебе не нужен, зачем нам вдвоем рисковать?

Сказал…

В миссии обсуждаем маршрут. Идут разговоры о вертолете. Потом все меняется на АН-26. И все время – про двух офицеров. Лечу. Попадаем под зенитки. Матерится на хорошем русском мой попутчик – кубинский комиссар Риккардо. Болтает сильно, тоскливо блеют валяющиеся на полу со связанными ногами козы. Ароматы…

Прилетаю. Говорят, нас везут из Куито.

- Ребята, какой везут! Мне улетать надо и быстро! Мне ж в Союз послезавтра! В Союз, вашу мать!!!

- Спокойно, док, мы тебе палатку поставим у летного поля, будешь сам борт встречать!

- А когда борт?!

- Да кто ж знает…

Привезли молодого офицера, но одного. Малярия, очень задавлен, тянет на церебральную форму. Трясет. Плохой. Лечу его в палатке. Кое-как переночевали.
Информации – ноль. Наконец прибегают:

- Будет Ил-76, но в Намиб! Полетишь?

- Конечно! Там уже почти дома! Мне ж улетать! У меня виза! И тяжелый офицер в придачу – его, между прочим, лечить надо! Желательно, не на улице…

Прилетел Ил. С ракетами «земля-воздух» для Намиба. Погрузились, взлетаем. С нами оператор, который следит за грузом. И на взлете – звук, как будто шестигранная гайка покатилась внутри кожуха ракеты, с характерным нарастающим «разбегом» на взлете. Вдруг: блямк! Втянули головы в плечи, глаза на лбу у всех. И тут оператор произнес: «П-ц!!!»

Потом мы долго смеялись. По словам оператора, наверное, это был какой-то крепеж.

Прилетели. Вокруг все почти родное! Всего-то двести верст! Помчался к кубинцам в миссию, дали радио в Лубанго. Договорились: кубинцы довезут нас до мангровой рощи, а там наши встретят. Больного – в кабину, себя – в кузов и поехали! В кузове болтало, катались пустые железные бочки и я с ними. Из бочек подтекала вонючая жидкость. Вылезая из кузова для пересадки в ожидавший УАЗ из миссии, я вдруг понял, что на мне почти нет штанов: мои совиспановские джинсы все в дырах: в бочках был электролит…

А дальше все было просто. Доехали, сдал на долечивание, вроде бы, больного планировали в госпиталь к кубинцам…

Когда меня подвезли к дому, я стал свидетелем «картины маслом». Шло предотъездное фотографирование на память: мой коллега в свежей «фапле» и с АКМ наперевес. Подумал: ему будет, что показать детям.

Вот такая была у меня малярия…