Вспомнить все! Тема мая-июня 2009: "Преодолеваем языковой барьер" Владимир Овсянников

Моя должность специалиста по РТС радиотехнического батальона берегового наблюдения НВМФ Анголы предполагала регулярные поездки по постам береговой системы наблюдения флота с целью восстановления работоспособности техники. Офицеры радиотехнического батальона в большинстве проходили подготовку в Советском Союзе и хорошо говорили по-русски. В командировках по объектам нашу группу почти всегда сопровождал офицер батальона, что не способствовало изучению языка. С матросами, обслуживавшими РЛС на объектах, общение происходило на примитивном уровне: «Включи. Выключи. Подай предохранитель, пассатижи», - и тому подобное. Тем не менее, ситуации, требовавшие знания языка, возникали.

На постах БСН в портах Лобиту и Намибе проводились работы по настройке и текущему ремонту техники, и я использовал любую возможность попасть туда в составе группы обеспечения противодиверсионной обороны судна, следовавшего туда для разгрузки. При разгрузке одного из судов в порту Намиб выяснилось, что кому-то из матросов в глаз попала окалина, и судовой врач помочь ему ничем не может. До советского окулиста судну по маршруту предстояло идти минимум две недели.

Мы предложили старпому отвести матроса в ангольский госпиталь, где работали советские врачи. Получив добро, матрос вместе со мной направился к выходу из порта. КПП порта контролировали кубинцы. Я тоже был в кубинской форме, и часовой лишь приветственно махнул рукой.

Пройдя метров 100 от КПП, я остановил выехавший из порта Лендровер. За рулем его сидел португалец. Опираясь на свой минимальный словарный запас, я сказал ему лишь одно слово – «госпиталь». Глянув на бледнолицего, явно русского гражданского с повязкой на голове, водитель кивнул и что-то коротко ответил.

Поехали. До ангольского госпиталя езды было минут 5-7. Доехали быстро и… поехали мимо. Скрывая свое удивление, я помолчал пару минут, допуская, что водитель мог следовать каким-то не ведомым мне правилам движения, но потом я все же поинтересовался у него, куда мы едем. Тот ответил, что мы едем в кубинский госпиталь. Пришлось объяснить ему, что я – «асессор советико», и еще раз попросить довезти нас до ангольского госпиталя. Португалец – молодец, ничем не выдал своего неудовольствия бестолковостью асессора и, развернувшись, подвез нас к ангольскому госпиталю.

На открытой террасе госпиталя, ожидая приема, сидели несколько ангольских женщин с детьми. Оставив матроса на террасе и положив автомат на пол возле кресел, расставленных для ожидающих приема, я прошел внутрь. Увидев русскую женщину-врача, я объяснил ей суть дела. Матроса приняли вне очереди и минут через 40 вывели обратно, снабдив инструкциями и медицинскими препаратами. Пешком, не спеша, мы вернулись на судно.

На пост БСН в этот день я не попал, так как пришло время заступать на вахту ПДО.

Позже, анализируя ситуацию, я думал: советский офицер в кубинской форме и с автоматом на плече вынужден был выходить на дорогу в Анголе, чтобы «тормознуть» попутную машину и доехать на ней до военного объекта – глуповатая картина. Да и ангольцам она, наверное, казалась не вполне однозначной – «голосует» улыбающийся кубинец с автоматом. Первым, как правило, останавливался кто-нибудь гражданский. Напряженность обычно удавалось снять чередой невнятных объяснений и признанием, дескать, я – «асессор совьетико».

Как-то я попросил одного из говоривших по-русски кубинцев помочь мне добраться до пункта «М». Со словами «нет проблем» кубинец быстро повел меня к стоявшему под парами грузовику ГАЗ-66. Поприветствовав сидящих в кузове, он забрался к ним. Подав свой автомат, я последовал за кубинцем. Бойцы потеснились, и я сел на край скамьи. Поехали. В кузове шел общий веселый разговор. Одно из обращений было адресовано мне. Пришлось развести руками и сказать, что я не понимаю. Прояснить, «ху из ху», удалось только кубинцу, который меня привел. Он сидел ближе к кабине и не сразу понял причину внезапно возникшей напряженности…